Часть первая. Зима

Один день из жизни мастера Хокусая

Всё нижеизложенное - лишь плод моего воображения. Статья не является научно-популярной работой, а всего лишь новеллизацией настольной игры «Канагава» - новой локализации от Компании “Лавка Игр”.

Кацусика Хокусай с трудом оторвал взгляд от Фудзи и повернулся ко входу в комнату. Перед ним стояли четверо его лучших учеников, и каждый держал в руках рулон шелкового панно, соответствующего выбранному времени года.

– Вот уже год, как вы прилежно занимаетесь под руководством столь недостойного наставника, как я, пришло время проверить, не были ли мои труды напрасными.

Сегодня мы начнем последнее испытание, и к его концу и я, и вы сами поймете, продвинулся ли кто-то из вас на пути понимания гармонии мира и Японии.

Я положу перед вами свои наброски – мангу. Сначала по одному листку для каждого. Часть этих ничтожных работ будет лежать лицом так, чтобы вы видели, что на них изображено, а часть – обратной стороной, так что вы сможете только разобрать силуэт, и понять, что на наброске – человек, здание, животное или дерево. Вы вольны сразу выбрать мангу и приступить к работе, или подождать, пока я выложу новые наброски. Но помните – новая манга может разрушить гармонию вашей картины, или другой ученик заберет тот набросок, что вы заприметили.

Хокусай помедлил, поглядывая на юношей, и выложил второй ряд манги.

– Я выбрал, учитель, – Токитаро, самый юный из учеников, порывисто вскочил с места, согнув правую руку со сжатым кулаком в локте и положив левую кисть на её бицепс, выражая уверенность в своих действиях. – Я возьму левую колонку.

– Ты нетерпелив и решителен, когда-то и я был таким, – улыбнувшись уголками губ, сказал Кацусика. – Теперь ты можешь либо добавить мой сюжет к своему наброску, либо отложить в сторону, а взамен позвать помощника, – учитель взмахом руки указал на скромно мнущихся в дверях зала мальчишек, – Один принесет тебе кисти, другой вымоет их для тебя, и ты сможешь добавить новый цвет к картине, третий уберет за тобой принадлежности, и ты сможешь раньше других приступить к следующему раунду состязания.

В искусстве нельзя медлить: если бы я сам мыл свои кисти, пока рисовал «Большую волну», море бы успело успокоиться, и гравюра бы получила название «Большой штиль». Если бы я сам бегал за кистями, то вместо того, чтобы нарисовать ничтожные тридцать тысяч различных картин, нарисовал бы каких-то двадцать или даже пятнадцать тысяч.

– Я тоже выбрал, – проговорил Сюнро и артистично взмахнул рукой, делая шаг к разложенным наброскам.

– Уже не так нетерпелив, но всё ещё решителен, – когда-то и я был таким, - сузив глаза, задумчиво проговорил Кацусика.

Учитель вопросительно посмотрел на двоих оставшихся учеников. Сёри отрицательно помахал рукой перед лицом.

– Мудрость и расчет, когда-то и я был таким, – с грустью протянул старик.

– Учитель, у меня вопрос, – немного помедлив, заговорил Таито, – могу ли я попросить кого-то из мальчиков подержать одну мангу до следующего урока?

– Да, конечно! Хитрость и понимание приходят с годами, – усмехнулся художник.

– Тогда я подожду.

– Токитаро, Сюнро, после того, как закончите рисовать, можете подойти ко мне и выбрать в качестве награды одну из грамот. Но помните, я учу вас рисовать свою страну: не знать и борцов сумо, но Японию. А потому и грамоты можно получить за изображение животных, простых людей, домов и деревьев, за цвета, которые вы используете в картине, за кисти и за помощников, что помогают вам их мыть.

– Я выкладываю третий, последний ряд манги. Теперь вы, Сёри и Таито, обязаны сделать выбор или с позором уйти из школы. Как только вы примете решение, мы начнем новый круг соревнования, и я снова начну выкладывать наброски.

Состязание продлится до тех пор, пока у меня не закончится манга, или один из вас не добавит к картине одиннадцатый фрагмент.

Кацусика снова смотрел на Фудзи, как и всегда, сколько себя помнил. Он всё так же безуспешно пытался понять её суть и перенести на дерево, бумагу или шелк.

– Учитель, – негромко позвал его Таито, в легком поклоне сложив руки перед лицом. – Мы закончили.

Хокусай повернулся к юношам, на чьих побелевших от волнения лицах застыли гримасы ожидания победы или поражения, и в глазах его зажглись озорные огоньки.

– А хотите байку? Конечно же, хотите! Вы же не будете так жестоки, чтобы отказать в удовольствии Безумному Старику, как вы называете меня, когда думаете, что я страдаю приступами глухоты? Слушайте же.

Летят два ворона глубокой ночью мимо Камакуры – города тысячи храмов, таких как Тэкэй-дзи, Аманава Симмэй и многих других, и один другому говорит:

– Осторожней, главное не натолкнуться в темноте на колокола храма Тэкэй-ДЗИ-И-И-И.

Другой ворон:

– Где? Где колокола храма Тэкэй-ДЗИ-И-И-И?

Мастерская потонула в раскатах хохота.

Старик замер перед работой Таито – она была… прекрасна! Гармония пела в каждой линии, соединяя в единое полотно колышащиеся на ветру деревья, людей, деловито снующих между домов, и танцующих животных. Зима на ней пела, не позволяя ни осени, ни весне, ни лету забрать у себя ни крупицы внимания, гроза сменяла спокойствие, а основные цвета – синий, черный, желтый и зеленый - друг друга.

– Теперь ты Хокусай, – учитель легко коснулся кончиками пальцев плеча Таито.

– А как же Вы, учитель? Как мне называть Вас?

– Начиная с шести лет, у меня была мания рисовать всякие штуки. Когда мне исполнилось 50, я опубликовал проект Вселенной. Но все, что я сделал в 70, не заслуживает внимания. В 75 я кое-чему научился у природы, животных, растений, деревьев, птиц, рыб и насекомых. Скоро мне будет 80, и ты увидишь реальный прогресс. В 90 я углублюсь непосредственно в тайны жизни. В 100 лет я буду просто чудесным художником. В 110 я сотворю уже все, что смогу, а мои точки и линии получат новую жизнь. Для всех вас, кто собирается дожить до этого времени, я обещаю, что сдержу свое слово. Раньше я называл себя Хокусай, но сейчас подпишусь как Гакё Рёдзин Маньцзи ― «старик без ума от живописи»